Как жили священники в советское время: интервью с протопресвитером Владимиром Диваковым
11.01.2025
Как жила Церковь в советское время? Это одна из тем, которые изучаются в дистанционной магистратуре по церковной истории советского периода. А как магистранты собирают материалы для своих исследований? Один из примеров такого сбора информации – интервью со свидетелями событий прошлого.
Магистрантка ИДО Марина Уварова в осеннем семестре вместе со своим мужем, иереем Сергием Уваровым, взяла интервью у протопресвитера Владимира Дивакова, благочинного Центрального округа, настоятеля храма Вознесения Господня у Никитских Ворот. Один из старейших клириков Москвы, отец Владимир в ноябре минувшего года отметил 62-ю годовщину диаконской хиротонии.
Мы делимся с вами фрагментами этого интервью – полную версию можно прочитать на сайте Московской епархии.
— Батюшки постоянно под наблюдением были. По улице каждый раз идешь — не знаешь, выслеживают тебя или нет. Иногда на приходах появлялись такие люди: как-то в храме появились девушки из института; поначалу все радовались, что молодежь пришла в храм. А потом те же девушки по секрету поведали нам, что их послали следить за деятельностью Церкви, изучить, как кто настроен, чтобы потом власти могли принять более радикальные меры в отношении того или иного прихода, по какому месту ударить более чувствительно.
Им была дана инструкция: если интеллигенция появляется в храме, вы старайтесь смотреть очень внимательно на этого человека. Вглядывайтесь в лицо: он почувствует ваш взгляд, ему не по себе будет, он постарается ретироваться, подумает, что за ним следят. А иногда просто можно спросить: а вы кто, откуда. Человека с добрыми намерениями такое отпугнет.
Со времен Хрущева молодежи запретили прислуживать в алтаре. Мое поколение еще могло там быть в 50-е годы, а уже мой сын, к сожалению, только стоял в алтаре, не облачался. Помню, кто-то все-таки написал, что он прислуживает, но настоятель сам перепугался и написал объяснение, что сын просто стоит в алтаре, но не облачается.
— Батюшка, а в школах и вузах было какое-то особенное отношение к детям священников в Вашу бытность там и в тот период, когда Ваши дети учились?
— Вызывали меня в школу по поводу неправильного воспитания детей, конечно. И мне самому доставалось так же в школе: меня «Иисусик» звали. Брата моего, отца Михаила, тоже третировали в то же время.
Как-то сына избили в школе. Супруга, в истерике конечно, пошла разбираться, но администрация школы ничего не нашла плохого в действиях ребят. Попросили, чтобы отец зашел. Я пришел, правда, без рясы. Директриса стоит, окруженная ребятами класса из 10-го; они ее дергают, и только на мое замечание попятились. Директриса с благодарностью посмотрела на меня: вот, дескать, с какими детьми приходится работать. Я представился, и ее будто током ударило: попросила меня подождать под предлогом, что самой надо буфет отпустить, а на самом деле, как оказалось, побежала по кабинетам собирать парторга, комсорга и других. Они, видимо, уже успели что-то обсудить, поскольку она вернулась и сразу к делу: «Мы хотим поставить вопрос в отношении Вашего сына. Вероятно, его надо на воспитание куда-то передать, потому что Вы неправильно воспитываете ребенка». — «А почему, как мы неправильно воспитываем?» — «Мы, школа, пытаемся ему привить атеистическое воспитание. А вы делаете что-то противоположное». Я ответил, что имею на то право. В те годы я собирал все атеистические издания, и среди них была брошюрка о положении Церкви в СССР: на одной страничке — все верующие имеют такие-то права, перевернешь — а там практически все наоборот. Потом в «Известиях» была статья В.А. Куроедова[5] по поводу полной свободы в СССР и свободы родителей воспитывать детей в духе религии, не привлекая к этому посторонних лиц. В этой статье было сказано о том, что воспитание должно проводиться не физическим давлением, а просветительным, разъяснительным вниманием. Я спросил директрису: «Почему Куроедов в "Известиях" говорит о том, что у нас полная свобода в отношении воспитания в религиозном духе, а Вы против?» — «Мы не знаем, что Куроедов говорит, нас это не касается». — «Подождите минуточку, это работник, назначаемый политбюро, председатель Совета. Это первое. Второе: он приводит слова Ленина о воспитании». Далее Декларацию о правах человека привел, еще пару статей: «Вот еще такое издание свеженькое, я надеюсь, у Вас в библиотеке все это есть, пожалуйста, посмотрите внимательно». После таких слов парторг сослалась на срочные дела и убежала, за ней — комсорг, и остались с директрисой только я и пионервожатая, за которую та уцепилась, не давая уйти. Тут случайно заходит классный руководитель и на вопрос, за что бьют Колю, ответила, что тот пытается с хулиганами мирно все решить и просто не дает сдачи, а надо было бы. В итоге директор осталась ни с чем и попыталась сгладить ситуацию: «Как хорошо, что мы с Вами поговорили. А с Вашей супругой разговаривать сложновато». Потом, на партийном собрании, она устроила скандал: «Меня обязали Колю Дивакова принять в пионеры! Мы вызвали его отца, служителя культа. Ну и что?! Он, во-первых, все законы знает, а потом литературу такую привел, которой у нас практически нет, хотя она издана, газеты. Мы оказались не подготовленными». Ее, конечно, все успокаивали. После этого к сыну стало терпимое отношение, равно как и в дальнейшем к дочери. Так что договориться со школой можно было, но чаще приходилось именно отбиваться. Настрой-то там был соответствующий.
***
Раньше было указание властей на Пасху не пускать детей в храм. Вокруг храмов стояли оцепления. Некоторые, например, моя будущая супруга и еще несколько девочек, приходили в храм в субботу с утра, когда еще не было оцепления, и весь день в церкви проводили, потому что потом их могли не пустить. Помню один случай, это было в 70-е годы: иду в храм в Хамовниках[6], а там вокруг уже цепь — не пускают молодежь. Увидел маму с детьми, говорю: давай сюда ребят. Беру двоих, прохожу через оцепление. «Куда Вы с детьми? С детьми нельзя!» — «Я священник, имею полное право». Провел. Знаю, на паперти стоит милиционер — женщина из детской комнаты милиции, которая должна следить, чтобы никто не проскочил. Я через боковую дверь провел ребят вперед, потом позвал другого священника, объяснил ему, как надо сделать. Он точно так же прошел. Я пошел за детьми в другие ворота. Потом мы поменялись местами. Короче говоря, мы в течение дня много провели детей таким образом. И часов около десяти вечера вдруг какой-то мальчонка проскочил мимо этой женщины из детской комнаты милиции; она за ним протиснулась, прошла вперед, а там!.. Впереди образовалась целая толпа детей! Эта женщина завопила не своим голосом, начала хватать их. Драка началась, народ, бабушки попытались ее оттеснить. Разгорелся настоящий скандал.
Мне в то время сказали, что приехал секретарь Ленинского райкома. Они приезжали всегда ближе к крестному ходу под видом присмотра за порядком. Но, думаю, наверное, не только в этом дело: вероятно, что-то и внутри у них было, что тянуло их на Пасху в церковь. Мы поздравили друг друга с праздником, и я говорю: «Знаете, у нас проблема. Некоторые матери пришли с детьми, они отвечают за своих детей. А сотрудница детской комнаты устроила скандал, она пытается вытащить детей. Сейчас драка будет, и это испортит нам праздник». Секретарь согласился, подозвал полковника милиционера и попросил вывести ту женщину из храма. Выйдя, она прямо захлебывалась от возмущения, но ее посадили в машину — якобы заполнить протокол. Двери за ней закрылись, и машина тихонько уехала: «Не волнуйтесь, до утра не приедет. Зачем же людям настроение портить в праздник. Тем более, люди постились и ждали». Я его поблагодарил, мы пожелали друг другу счастливого праздника. Так что даже среди таких работников были люди, по-доброму расположенные к Церкви, поэтому они иногда помогали, как в этом случае. Но всегда прийти в храм с детьми было проблемой.
***
— Батюшка, какие еще сложности были связаны со служением в период Вашего пастырского становления?
— При Хрущеве еще с 1961-63 началось откровенное хулиганство во время крестных ходов, когда их пытались сорвать. Он сам ведь в двадцатые годы ездил с безбожными демонстрациями на машинах, рядясь в церковные облачения, с карикатурными портретами, держа иконы вверх ногами, кощунствуя, выкрикивая какие-то оскорбительные лозунги около церквей. Поэтому у него все в голове это осталось. Во время крестного хода яйцами бросались тухлыми какими-то, помидорами, а иногда и камнями. Шашки дымовые бросали.
У меня в Лефортово так оно и было. Я, будучи алтарником, шел на крестном ходе со свечой. Ребята залезли на крышу сарая и бросили что-то оттуда, я увидел только что-то черное, которое упало мне под ноги. Я наклонился, схватил это черное и перебросил обратно — рука только черная была. Я сам не понял, а потом мне сказали, что это была дымовая шашка. С сарая крик раздался: ребята на крыше стояли и врассыпную бросились, кто-то попадал там с крыши. Утром пришел милиционер в сопровождении какой-то женщины. Та кричит, что у ее сына нога сломана, потому что в него кинули чем-то. Участковый слушал-слушал, потом отозвал меня в сторону: «Так, ты ничего не бросал, предмет, летевший в тебя, ударился об рукоять, отрикошетил и попал на сарай. А почему ребят понесло на крышу сарая — пусть сами разбираются». Обошлось, хотя могли составить какой-то акт.
И в Елоховском соборе, помню, в 1963 году, крестный ход идет внутри ограды собора, за территорией нельзя было. А на ограде пьяная женщина повисла, с другой стороны улюлюкают, кричат, шумят, визжат, музыкой пытаются заглушить пение. Пройти-то все прошли, но картина была ужасная.
В Успенском соборе в Лавре человек 150-200 собрали комсомольцев: крестный ход вышел, а они встали на паперти, сцепились руками, назад не пускают духовенство. Там бились и час, и другой, но никак их не разнимешь. Наконец, кто-то из батюшек прошел боковыми дверьми и начали службу. Позже, когда народ все-таки вошел в храм, эти комсомольцы стали раскачивать туда-сюда толпу. Приемники включали на полную мощность, музыку какую-то во время службы.
В Великий четверг, Великую пятницу исповедь была под Успенским собором. Подъезжала милицейская машина, вылавливали молодежь и отвозили в Красноармейск: «Что вас принесло туда? Зачем? Знаете, это мы сейчас с вами так вежливо разговариваем, а ведь можем отвезти кое-куда, и будете жалеть. Подпишите обещание, что больше в Загорск не приедете». Писали. Это уже на издыхании эпохи Хрущева, в 63-м.
***
— Батюшка, а какие еще яркие эпизоды были связаны с советской бюрократией?
— Могли, например, прислать в храм старосту прямо накануне Нового года. Раньше отчеты годовые сдавались в исполком до 10 января. Никого не щадили и все знали, что пощады не будет. Поэтому работали дни и ночи, чтобы успеть. А старались всегда все успеть до Рождества, потому что там уже некогда заниматься. И вот так старосту назначили, а поскольку он человек новый, только что заступил на должность и неудобно из-за задержки с отчетом свое место сразу терять, то тоже включился волей-неволей. Приходит он под Рождество, стоит за свечным ящиком, смотрит — там народ подходит и что-то на столике целует. Мимо проходит настоятель. Он у него спрашивает: «А что целуют-то?» — «Годовой отчет!» — «А-а-а, понятно». Это ему понятно: иконы целовать непонятно, а вот отчет — понятно.
В Лефортово из исполкома прислали двух мужчин. Один говорит: я буду кассиром, а тот второй — председателем. Они на все недоуменно смотрели, не понимали, что происходит. Председатель проработал месяца два и исчез неожиданно. Второй еще месяца три, но вместе с кассой исчез. Не преследовали их: слава Богу, что они сами ушли. Это беда была: такие люди и тон задавали во всем, и шантажировали порой батюшек, особенно выслеживая, когда люди приходили покрестить, повенчать и просили не записывать. Они наблюдали, чтобы батюшка, не дай Бог, кого-нибудь покрестил без записи — тут же предадут: батюшке грозит лишение регистрации.
Пригласили меня к уполномоченному. Вхожу. Длинная комната, он сидит в углу: «Здравствуйте», — молчание. «Здравствуйте!» — молчание. Что делать? Уходить? Я третий раз: «Александр Степанович, здравствуйте!» — раздается рев! «Фамилия, имя, отчество? Религиозная организация какая? Кто вам дал право выгонять людей с обряда? Вы понимаете, что вы нарушаете закон? Мы имеем право лишить Вас регистрации!» — «Подождите, — отвечаю, — а за что лишить?». Оказалось, кто-то ему пожаловался, что я не допускаю быть крестными людей неверующих, а порой и в не трезвом состоянии. «А если я приду в церковь, вы и меня выгоните, если я буду не так себя вести, как вы считаете нужным?» — «Нет, если достойно будете вести себя». — «Что значит достойно?» — «Достойно по отношению к Таинству Крещения». Тут я объяснил, что должен спрашивать приходящего, верует ли он и готов ли научить крещаемого ребенка вере. И что взрослый человек должен прочесть «Символ веры», но иногда приходящий на это говорит, что он член партии. Тут он не выдержал и закричал: «Так таких гнать надо!» — «Я это и делаю». — «Ну, правильно!». Попал я в самую точку, оказывается.
Неожиданно появилась секретарь, принесла чай с галетами. Видимо, под столом у него кнопочка была, потому что после этого настроение его изменилось, и беседа пошла дружелюбно. Я решил немного дальше зайти: «Скажите, а вот панихидку-то можно на кладбище служить?» — «Только в момент захоронения. Вы же знаете, что будет, если нарушить? Панихидку потом перемножат на количество дней в году». — «Вот не знал, так получилось». — «А что, нарушали?» — «Да вот как-то пришлось. Я, знаете ли, не знал, как отказать». — «Отказывать не надо, но и говорить, что мы запрещаем, тоже не надо. Вы можете сказать, что очень заняты». — «Вы понимаете, когда я в Лефортове служил, как раз пришли из посольства Западной Германии, попросили по кому-то из родных отслужить панихидку на Немецком (Введенском) кладбище». — «Ну и что?» — «Я отслужил». — «Правильно сделали. Это же закон для внутреннего употребления, а не для внешнего. Вы бы сказали нам, вам бы дали сопровождающего!» — «Но то было в субботу, когда Вы не работаете». Договорились мы до того, что в следующий раз надо откладывать на рабочие дни, чтобы нам могли выделить сопровождающего. На этом и расстались мирно.
***
— Батюшка, Вы упоминали храм на Пятницком кладбище. Расскажите, пожалуйста, как Вас туда перевели?
— В кладбищенские храмы часто назначались священники посредственные, провинившиеся. Я провинился в Хамовниках с этими ремонтами. Как мне уполномоченный сказал, «там на кладбище уже ограды не надо переставлять, там все стоит на месте, можете спокойно служить». Я ведь и в Хамовниках несколько увеличивал территорию, перенося ограду, и в храме Пимена Великого так же переносил ее. Правда, всегда на прежнее историческое место. На кладбищах, как правило, служили сокращенным чином, но я старался служить полным чином. Выдержал противостояние с теми, кто так не делал, и потом Господь меня от этого избавил.
На кладбище приходили часто представители одной из Восточных Церквей — ассирийцы, у которых на этом кладбище был свой участок для захоронений. У ассирийцев имена для произношения очень сложные. Древняя религия, люди действительно верующие, обряды соблюдающие. Когда привозили отпевать, то весь маленький переулок заполнялся ими. Так же было и в дни Родительских суббот. Как-то на Радоницу они пришли помянуть своих сородичей. Но они служат не во вторник, как у нас, а в понедельник. Несут носилки с пловом, громадные сумки со спиртным. У могил наливают рюмочки и ставят их на перекладинки крестов. Я начал панихиду служить, но вижу их недовольные лица. Вдруг бежит младший священник и кричит: «Отец, отдай кадило, ты не умеешь служить панихиду» — «Как не умею?». Отдал ему кадило — он сразу: «Помилуй нас, Боже», тут же начал перечислять их труднопроизносимые имена, — их сразу и не произнесешь, «…и сотвори им вечную память»… И начало, и конец сразу. Думаю: нет, я так не могу. А он объясняет собравшимся, что я просто еще не умею, опыта нет. И они одобрительно поддерживают его. Конечно, если так служить, то немудрено разучиться служить правильно.
Был еще случай. Восемь покойников привезли, а староста для того, чтобы побольше доход получить, предлагает каждому отдельное «индивидуальное» отпевание, которое чуть ли не в три раза дороже. Если другие отцы за 15 минут отпевают, то у меня ведь 45 минут, а еще пока поставят, вынесут — час уходит. Один раз я стал отпевать поочередно, часа 4 прошло — вваливаются пьяные могильщики с лопатами, с ломами: «Батя, кончай!» — и «угощают» матом. Кто же знает, что они сделать могут: ударят ли или просто побранятся, милиции рядом нет, никто не защитит. А тут — восемь покойников: что делать? Я придумал способ: говорю: «Родственники, самые ближайшие кто есть, по одному только человеку или в крайнем случае — два, пройдите со мной в помещение крестильни». Пришли: «Слушайте, вот я буду сейчас отпевать, у меня отпевание покойника в общем с выносом займет примерно час времени, остальным придется ждать». Всеобщее недовольство: «У нас же поминки, автобусы ждут. Нельзя ли побыстрее?». Тогда говорю им: «Вы заказали отдельное отпевание. Я предлагаю вам иной вариант. Вам не приходилось бывать в такой ситуации, когда вы при поездке в отдаленное место, куда-то в глушь, выходите на каком-то полустанке, где иногда платформы даже нет, и никого? Ни людей, никого, особенно если ранним утром или поздним вечером. Как вы себя чувствуете? И если вдруг появляется кто-то еще, — для вас это самый родной человек, самый близкий: ой, слава Богу, хоть живая душа есть, хоть не один. Уже это радует, да? Почему же вы хотите, чтобы человек пришел в потусторонний мир один, почему вы не хотите, чтобы все вместе?» — «Мы хотим, хотим!» — «Я предлагаю вам так: я буду отпевать в храме всех вместе, ектенью скажу по каждому отдельно, отдельно молитву разрешительную каждому, так что у меня это выйдет чуть больше часа. Если кто-то не согласен — останьтесь, позже я и вашего усопшего отпою». Все согласны. Я начинаю отпевать — приходит староста, ногами топает в прямом смысле, возмущается. Но потом, разобравшись, успокаивается, что родственники не просят назад деньги и что все согласны.
Несколько раз такое было. А потом староста стала другим священникам говорить: смотрите, вместо индивидуального — общее отпевание совершает, и ничего, деньги не спрашивает никто. Кто-то из отцов решил тоже так сделать, но там скандал вышел, тем более, служили с сокращениями.
— А откуда пошли эти ускоренные службы?
— Сокращения остались от обновленцев ведь еще. Обновленцы, хотя внешне принесли покаяние, продолжали делать так, как привыкли. Они вынуждены были присоединиться через покаяние, потому что их перестали регистрировать: Совет по делам РПЦ сделали — они побежали туда, а там только дела Московской Патриархии разбирают; второй Совет был по делам культов, туда побежали — им отвечают «вы у нас не числитесь». Оставалось только принести покаяние и присоединиться к канонической Церкви. Один такой священник во время службы в Лефортове говорит мне на ухо: «Слушай, Володя, ты знаешь, кто главный враг Церкви? Тихон! Тихон — это самый главный враг!». Внутренне они остались теми же, хотя и внешнее служение было у них показное: они служили Евхаристический канон на коленях и с воздетыми руками, вообще делали то, что должно было привлекать внимание, но народ все-таки к ним не очень шел. Однако, для того времени они необходимы были, потому что священников не хватало и храмы закрывали бы, поэтому хоть кто-то и хоть как-то служил. А потом и это все постепенно исчезло. Ранее все кладбищенские храмы были заняты обновленцами.
Обстановка тогда нервозная была. Священник идет, а тем более в рясе, — в него кто-то мог грязь кинуть или камень бросить. В меня бросали камни. Были случаи, когда обращались к тому же уполномоченному. Он отвечал, что своим хождением в рясе мы сами провоцируем у народа такое отношение к религии. Не провоцируйте — и не будет таких вещей.
***
—Что бы Вы посоветовали в предстоящую 62-ю годовщину Вашей хиротонии молодому духовенству и мирянам?
— Заветной мечтой каждого молодого человека, желающего послужить Господу у Престола Божия, было желание поступить в духовную академию, где и почерпнуть знания от кладезя духовной мудрости.
Сейчас со скорбью наблюдаю, что некоторые студенты ограничиваются лишь частичным, поверхностным усвоением преподаваемых предметов, часто получаемых с помощью интернета, и не прибегая при этом к содержанию первоисточника. И как результат того имеют скудный духовный багаж, столь необходимый в их служении. Поэтому и самое служение походит более на требоисполнение, без внутреннего горения. Отсюда и быстрое духовное выгорание.
Печалит и стремление молодого духовенства к возвышению и получению наград. И, как правило, те, кто более стремится к этому, не бывают удовлетворены. И наоборот, те, кто к ним не стремится, бывают более возвышаемы и награждаемы.
Когда я был молодым священником, моя супруга иногда сетовала, упрекая меня в том, что я к этому безразличен. Говорила «смотри, у твоих однокурсников уже такие большие награды, а ты, видимо, до конца дней будешь служить с наперсным крестом». Но как показало время, те, на которых она указывала, очень быстро награды получившие, столь же быстро по разным причинам отошли в мир иной.
Мне награды приходили по большей части весьма неожиданно, и часто меня тем самым смущали. Когда меня возвели в сан протопресвитера, я был ошеломлен и даже опечален, понимая свое несоответствие с великими протопресвитерами прошлого и настоящего веков. И это понуждает меня, несмотря на возраст и ослабевание сил, трудиться еще более и более усердно.
Главное для пастыря — это ощущение радости при совершении Божественной литургии. Если он этого не испытывает, то как любое растение он постепенно увядает, и тяжела бывает его старость и кончина.
Пастырь, имеющий хороший духовный багаж, находит не только сам в нём утешение, но и делится им со всеми к нему обращающимися людьми.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:
Церковная история советского периода: богословская дистанционная магистратура ИДО ПСТГУ
Магистратура по теологии "Церковная история советского периода": дистанционное обучение, диплом государственного образца. Читать далее »
«У человека часто бывает прямолинейное представление об истории»
Доктор исторических наук, преподаватель ИДО ПСТГУ Андрей Александрович Кострюков о своем выборе профессии и проблемных вопросах церковной истории. Читать далее »