А. А. Кострюков: «Мы ужаснемся, когда архивы будут вновь рассекречены»
Почему
для нас важно наследие русской церковной эмиграции и какие мифы связаны с
историей Русской Зарубежной Церкви? Какие важные вопросы поднимает церковная
история XX века?
Какие темы предстоит исследовать студентам новой магистратуры по церковной
истории советского периода? Об этом – в интервью с доктором исторических наук,
профессором кафедры общей и русской церковной истории и канонического права
ПСТГУ, преподавателем кафедры новых технологий в гуманитарном образовании
ИДО Андреем Александровичем Кострюковым.
- Андрей Александрович, вы опубликовали множество работ по истории церковной жизни русской диаспоры в XX веке. Как и почему возник интерес к этой теме?
- Эта тема привлекла меня еще в 90-е годы, во многом благодаря интересу к святителю Иоанну (Максимовичу). Все знали о его святой жизни, но, с другой стороны, не было секретом, что он принадлежал к Русской Зарубежной Церкви и не находился в общении с Московской Патриархией. К тому же в 1990-е годы, после семидесяти лет лжи, появилась возможность говорить правду и о репрессиях, и о преследованиях Церкви, и, конечно, о русской эмиграции. Долгое время пропаганда отзывалась о ней отрицательно, а церковные структуры русской диаспоры обвиняла в расколе. Получалось, что, с одной стороны, мы слышали всевозможные обвинения, с другой стороны, знали о блестящих богословских школах русского зарубежья, об ученых и подвижниках, формально не находившихся в общении с Московской Патриархией. Как совместить нападки и выдающееся наследие эмиграции? С ответа на этот вопрос и началось изучение русской церковной диаспоры, прежде всего Русской Зарубежной Церкви.
Трудность была в том, что Московский Патриархат и Русская Зарубежная Церковь предъявляли друг другу серьезные обвинения. Нужно было подняться над спорами, беспристрастно взглянуть на проблему. Это стало темой сначала дипломной работы, затем кандидатской и докторской диссертаций. Темой я продолжаю заниматься до сих пор.
- В процессе этой работы вам удалось развеять какие-то легенды, устоявшиеся представления?
- Да, мифов было много, но развенчать их в основном было просто, ведь они не основывались на фактах, а навязывались пропагандой в условиях, когда проверить источник информации было нельзя.
Например, распространённый миф – о властолюбии архипастырей, которые покинули пределы России в годы гражданской войны. Но если бы они были властолюбивы, то отделились бы от Патриарха Тихона, избрали бы своего патриарха, возглавили бы Русскую Церковь из эмиграции. Дело было в другом – русские эмигранты не могли принять политику, которая официально вела Московская Патриархия. Ей пришлось приспосабливаться к богоборческому режиму, а затем пойти и на тяжелые компромиссы. А вот Русская Зарубежная Церковь была свободна и прямо свидетельствовала и о гонениях, и об агрессивном советском безбожии.
Другой миф состоит в том, что Русская Зарубежная Церковь поддержала гитлеровскую Германию в годы Второй мировой войны. Обычно ссылаются на то, что глава Зарубежной Церкви митрополит Анастасий (Грибановский) поблагодарил Гитлера за помощь в строительстве кафедрального собора в Берлине. Но не будем забывать, что это произошло более чем за год до начала Второй мировой войны, когда Гитлер ещё не считался международным преступником, и когда с ним поддерживали отношения все мировые державы, в том числе и Советский Союз.
Действительно, некоторые представители Зарубежной Церкви впоследствии приветствовали нападение Германии на Советский Союз. Но это были частные мнения этих людей, в то время как позиция Церкви выражается в постановлениях Синода или Соборов. А вот на этом уровне Зарубежная Церковь Гитлера не поддерживала и возможность сотрудничества отрицала. К тому же были в Зарубежной Церкви и архиереи, которые выступали против гитлеровского режима. Например, духовные дети святителя Серафима (Соболева) участвовали в работе болгарского антифашистского сопротивления.
Еще один миф, распространенный советской пропагандой, состоял в том, будто бы митрополит Анастасий призывал к ядерным бомбардировкам советского государства. В данном случае пропаганда уцепилась за пасхальное послание 1948 г., где митрополит напоминал библейскую истину – за свои грехи народы наказываются катаклизмами, эпидемиями и войнами. В те годы ядерной войны опасались, и архипастырь всего лишь говорил, что избежать ее можно путем покаяния. В других посланиях митрополит Анастасий, наоборот, призвал молиться за избавление России от новых войн и бед, потому что она и без ядерной войны достаточно претерпела за десятилетия большевизма.
Напомню еще об одном мифе, который имеет хождение до сих пор, – будто Зарубежная Церковь причислила к лику святых инославных слуг царской семьи. На самом деле имеющиеся документы по канонизации новомучеников Зарубежной Церковью не содержат имён инославных слуг Царственных мучеников.
Было и много других мифов, но масштабы интервью не позволяют рассказать обо всех.
- Как и почему появляются мифы? Это была деятельность советской пропаганды или к их появлению приводили другие механизмы?
- В отношении русской эмиграции мифы почти всегда навязывались «сверху». Мифы, возникающие «снизу» – это скорее явление нашей отечественной Церкви. Но все же некоторые ложные представления о русской церковной эмиграции появлялись не по заказу советских идеологов, а возникали в среде псевдо-ревнителей. Яркий пример – подвижница русского зарубежья монахиня Мария (Скобцова). Напомню, что она спасла от голода и смерти огромные массы русских беженцев, была арестована нацистами за то, что помогала евреям скрываться от преследований, и погибла в концлагере. Она принадлежала не к Русской Зарубежной Церкви, а к Русскому Западноевропейскому экзархату, который подчинялся Константинопольской Церкви. Впрочем, для советской пропаганды этот экзархат был не меньшим врагом. И когда Константинопольская Церковь стала готовить канонизацию матушки Марии, в России стали появляться публикации с резко отрицательными оценками. Святую обвиняли в том, что она задолго до монашеского пострига состояла в партии эсеров, что уделяла больше внимания практической деятельности, чем молитве, что находилась в «расколе» и так далее. Конечно, все это несерьезно. В списке Новомучеников Русской Церкви есть и бывший эсер, священномученик Григорий Аверин, и покаявшийся коммунист, мученик Павел Елькин. Практическое монашество также нельзя поставить монахине Марии в вину, напомню слова преподобного Нектария Оптинского, что любовь ко Христу нельзя стяжать без любви к ближнему. Печально, что выпады против монахини Марии встречаются у нас до сих пор.
- Что
было наиболее сложным в ваших исследованиях, в процессе работы над вашими
книгами?
- Сложность представляло отсутствие источниковой базы. Архив Русской Зарубежной Церкви в конце Второй мировой войны был вывезен в Москву, а в 1990-е годы – открыт для исследователей. Однако послевоенных материалов в России нет, а до недавного времени были большие проблемы и с периодикой русской эмиграции. Поэтому материалы до сих пор приходится разыскивать в самых разных зарубежных архивах.
Еще одна проблема в том, что и в самой Русской Зарубежной Церкви по некоторым вопросам высказывались очень туманно, белых пятен предостаточно. Например, до сих пор непонятно, какими списками новомучеников пользовался игумен Киприан (Пыжов), когда изобразил на известной иконе новомучеников двух инославных христиан. Не до конца понятны отношения Русской Зарубежной Церкви и появившейся с 1960-е гг. Сербской Зарубежной Церковью.
- Когда студенты знакомятся с историей сложных отношений, административных и канонических споров, расколов между Поместными Церквами, часто возникает вопрос: как эта историческая ситуация совмещается с представлением о единстве христианской Церкви? Вам приходится сталкиваться с такими вопросами в преподавании? Как удается на них отвечать?
- Это, действительно, очень серьёзное и грустное противоречие и экклесиологии, и церковной истории. Но ответ на вопросы такого рода, конечно же, есть. Дело в том, что церковные разделения в истории часто были следствием личных конфликтов или разным пониманием того, что является полезным для Церкви. Иногда и великие святые разрывали отношения, например, Римский папа Григорий Двоеслов и Константинопольский патриарх Иоанн Постник в VI веке. Общение между Римом и Константинополем было потом восстановлено, и никто не дерзнет утверждать, что во время разделения одна из сторон лишилась благодати.
Еще один пример из относительно недавней истории. С 1872 года Болгарская Церковь находилась под отлучением Константинополя, однако в середине ХХ века стороны примирились, и все таинства были задним числом признаны. Подобных примеров в церковной истории предостаточно. Неслучайно святитель Иоанн (Максимович) говорил, что ставить Евхаристию в зависимость от юрисдикции является ересью. Очень многие разделения, как прошлые, так и нынешние являются плодом человеческого несовершенства, а наша задача – способствовать скорейшему примирению и единству, заповеданному Христом.
- В новой магистратуре ИДО по церковной истории советского периода планируется ваш курс истории Русской Церкви в эмиграции. Какие темы наиболее важны для этого курса?
- Важно понять, что наследие русской церковной эмиграции должно быть востребовано. На определенном этапе именно Зарубежная Церковь дала оценку советскому тоталитарному режиму. Я напомню, что он был осужден федеральным законом «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18 октября 1991 года и решением Конституционного суда от 30 ноября 1992 года. Но за десятилетия до этого оценку коммунистической системе как тоталитарной и антихристианской дала Русская Зарубежная Церковь. Она же положила начало канонизации Новомучеников Российских.
Именно в эмиграции на протяжении десятилетий расцветала богословская наука и именно там кипели самые жаркие споры, будь то учение митрополита Антония об искуплении или учение протоиерея Сергия Булгакова о Софии. Не менее интересна полемика середины ХХ века о том, какой принцип, территориальный или национальный, должен лежать в основе создания Поместных Церквей. Нельзя не вспомнить и опыт постоянного соприкосновения русского православия в эмиграции с инославием. Юрисдикционные конфликты в русской эмиграции тоже могут помочь будущим поколениям избежать многих ошибок.
Наконец, изучение истории церковной эмиграции может, на мой взгляд, помочь сформировать навыки непредвзятого анализа всевозможных конфликтов. Рассматривая аргументы всех сторон, мы сможем дать им оценку и предотвратить возникновение подобных проблем в будущем. Ведь история – это не просто перечисление фактов, а наука, которая должна помогать человечеству избегать новых потрясений.
Церковная история советского периода: богословская дистанционная магистратура ИДО ПСТГУ
Магистратура по теологии "Церковная история советского периода": дистанционное обучение, диплом государственного образца. Читать далее »- В одном из выступлений мать Мария (Скобцова) говорила: «Разбросанная по территориям многочисленных государств, не связанная органически со странами, ее приютившими, предоставленная сама себе, не интересующая почти нигде никакую власть, церковь в эмиграции вольна жить, лишь руководствуясь ей самой присущими законами. В этом величайший, всемирно-исторический и даже провиденциальный смысл нашего, на первый взгляд невыносимого и ненормального, положения. С точки зрения духовной жизни это положение может быть единственно нормальное за все время существования церковной истории. Мы свободны, – и это значит, что за все наши неудачи, даже просто за нашу инертность, мы отвечаем сами». Этот опыт существования Церкви в эмиграции тоже важен?
- С этими словами нельзя не согласиться, ведь свобода во Христе – высшая ценность. Зарубежная Церковь, чьи приходы находились на разных континентах, оказалась вне влияния какого-либо государства. Западноевропейский экзархат, находившийся в основном на территории Франции и подчиненный Константинополю, тоже мог идти своим путем, не оглядываясь на то, как к этому отнесется государственная власть. Вообще, эмиграция одной из первых показала, как должно развиваться православие в будущем. Протопресвитер Александр Шмеман говорил, что Церковь прошла несколько исторических этапов. Сначала была эсхатологическая эпоха первых христианских веков, затем был государственный период, а теперь рождается новая эра, когда Церковь, освободившись от влияния государств и империй, снова должна свидетельствовать о Христе, а не потворствовать каким-то сиюминутным государственным выгодам.
- Если курс планируется начать с Поместного собора 1917-1918 годов, то насколько актуальны для XX века решения этого Собора, ведь смена эпох не дала Русской Церкви возможности их реализовать?
- Поместный Собор – важная часть истории этого периода. К сожалению, его наработки не пригодились в Русской Церкви из-за захвата власти большевиками, но русская эмиграция именно по принципам этого Собора пыталась построить систему церковного управления. В Русской Зарубежной Церкви такую систему создать не удалось, а вот в Североамериканской митрополии и в Западноевропейском экзархате получилось. И я всё-таки надеюсь, что когда-то в России будет востребовано то, что создал этот Собор. Проблем в церковной жизни немало. Согласно подсчетам протоиерея Николая Емельянова, опубликованным в «Журнале Московской Патриархии» в 2019 году, количество причащающихся в Русской Церкви жителей страны хотя бы раз в месяц – около двух процентов, то есть количество это не сильно изменилось с начала 1990-х годов. К сожалению, это говорит о том, что в церковной жизни и проповеди есть что менять, рано или поздно придется дать ответ на неприятные вопросы. Постановления Поместного Собора относительно приходов, приходских советов, епархиальных управлений, проповеди, миссионерства – всё это ещё будет востребовано.
- Если обратиться к церковной истории XX века касательно жизни Церкви в Советском Союзе, чем этот период истории важен для нас сейчас?
- Если мы говорим о Церкви
на родине, то конечно, история подвига новомучеников будет и на первом месте, и на втором, и на третьем. Было и прямое мученичество за Христа, когда люди отказывались отрекаться от Бога. Было и опосредованное христианское мученичество, когда люди
отказывались от сотрудничества с советскими спецслужбами, отказывались выдавать своих собратьев или, наоборот, помогали тем, кто уже арестован. Конечно, нужно указать и на подвижничество, которое не иссякало в XX веке: политические
потрясения, репрессии, безбожная пропаганда – все это не мешало личной святости.
С другой стороны, этот период интересен тем, что Россия в ХХ в. дала миру одну из самых кровавых диктатур и самые безжалостные формы богоборчества. Понять, почему это произошло, также очень важно.
Кроме того, ХХ век дал нам и массу случаев отступничества, приспособленчества, предательства, сотрудничества с властями. Однако сейчас мы с прискорбием наблюдаем, что это находит оправдание, что советское безбожное величие для некоторых важнее, чем Христова правда.
- Как бы вы охарактеризовали отношения с Поместными Церквами в ХХ веке?
- В ХХ веке единство православного мира ещё сохранялось, но параллельно уже появлялись тенденции к конфликту, который мы наблюдаем. Но здесь легко попасть в западню самооправдания, считать, что правы только мы, а все остальные – заведомые враги. Такой подход неправилен: проблемы надо решать путем непредвзятого анализа. Скажу даже так: исследователь должен отстраниться от осознания того, к какой именно церковной юрисдикции он принадлежит. Можно просто приписать, например, тому же Константинополю психологию персонажа книги Оруэлла «1984» О’Брайана, который говорил, что творит зло ради зла. А затем успокоиться и уйти в окончательную изоляцию. Нечто подобное мы уже пережили в XVII веке. Тогда в Русской Церкви было немало тех, кто считал, что остальной православный мир с другими обрядами духовно поврежден. Мы знаем, к чему это в конечном итоге привело – к старообрядческой трагедии. Важно не повторять старую ошибку, а стараться договариваться.
Если говорить о Константинополе, то у него после падения монархии и гибели Российской империи начались стремления к всемирной юрисдикции, к подчинению диаспор и главенству. Но, с другой стороны, и Москва не всегда действовала безукоризненно, хотя многое можно объяснить давлением на Церковь безбожной власти. Например, после Второй мировой войны Сталин пытался провести в Москве Восьмой Вселенский Собор, где предлагалось принять очень спорные решения – повсеместный переход на новый календарь, осуждение Русской Зарубежной Церкви, слияние с различными инославными структурами. Но главное, что планировалось сделать, – изменить диптихи и занять первое место в ряду Поместных Церквей. Страшно представить, что было бы в случае осуществления этого плана, и Московская Патриархия, подконтрольная тоталитарной атеистической диктатуре, заняла бы первое место в православном мире.
Другой случай – предоставление Московской Патриархией автокефалии Православной Церкви в Америке. Возможность договориться с православным миром была, Константинополь предлагал решить все путем диалога, но в Москве решили иначе, серьезно испортив отношения с Константинополем. А ведь договариваться рано или поздно придется. И здесь необходимы не взаимные оскорбления и упреки, а братский диалог и примирение.
- Если говорить про внутреннюю жизнь Русской Церкви в XX веке, часто поднимается вопрос о взаимоотношениях Церкви и государства. Что вам кажется здесь более проблемным – давление государства на Церковь или попытки как-то её использовать в своих интересах?
- Гонения страшны, и не хотелось бы жить в условиях преследований, но, на мой взгляд, попытки государства подчинить себе Церковь и использовать ее в своих играх намного более опасны. Потому что гонения приводят к тому, что Церковь крепнет. Она уходит в подполье, её уважают, она остаётся путеводной звездой для людей. Ведь она гонима, она претерпевает страдания. А вот когда иерархию используют в государственных интригах, особенно при тоталитарном режиме, Церковь теряет свой авторитет.
Мое мнение, что православной вере в нашей стране повредили не столько гонения, сколько попытка привязать Русскую Церковь к государству. Из-за этого в ХХ веке она претерпела ряд страшных и ядовитых вливаний. Например, «объединение» с униатством в 1946 году. Миссию среди греко-католиков нужно было проводить постепенно и осторожно, а не путем угроз и насилия. В результате, в Русскую Церковь влилось немало неискренних людей, которые православию не сочувствовали.
Другая проблема в том, что в 1940-е годы оставалось огромное количество представителей красного обновленчества. Напомню, что сводить обновленческий раскол к модернизму глубоко ошибочно. Раскольничьи реформы не касались попыток привести людей к Богу, а были сведены в итоге лишь к женатому епископату и второбрачию духовенства. На самом деле суть этого раскола была в борьбе с «церковной контрреволюцией» и в проповеди советских идей. Поэтому в народе раскольников называли «красными попами». Но это «красное духовенство», по понятным причинам, легче перенесло гонения и в 1940-е годы, когда Сталин сделал ставку на Московскую Патриархию, хлынуло в Русскую Церковь со своей советской идеологией. К тому же и руководство Московской Патриархии практически смирилось с атеистическим режимом, пошло на широкие компромиссы и тоже было готово на многое. Понятно, что эти иерархи, в совокупности, выбирали себе таких же учеников и таких же последователей.
В результате некоторые официальные представители Русской Церкви отвергали факт гонений на Церковь, заявляли, что коммунистическое безбожие христианским нормам не противоречит и так далее.
Именно факты такого использования Церкви в своих интересах, наверное, и объясняют многие церковные проблемы современности.
- Есть точка зрения, что чем ближе исторический период к нашему времени, тем легче его исследовать: больше свидетелей, материалов. Можно ли так сказать об истории Церкви в XX веке?
- Изучать XX век даже сложнее. У
некоторых исследователей включается самоцензура. Хорошо, если все ограничивается осторожными формулировками, хуже, когда неприглядные факты вообще стараются скрывать.
Кроме того, надо учитывать, что по XX веку до сих пор многое засекречено, даже по 1918 году есть закрытые материалы. Архивы открывались вначале 1990-х годах, исследователи были шокированы фактами, которые удавалось обнаружить. А потом архивные материалы стали вновь засекречиваться. До сих пор сложно бывает выяснить, кто соглашался на сотрудничество с НКВД, кто вредил Церкви. Вследствие этого замедлился и процесс канонизации новомучеников.
Наконец на высоком уровне стали навязываться установки, что история состоит из мифов, а раз так, то нужно использовать мифы, которые выгодны государству. А отсюда идут и попытки скрыть или оправдать советский террор, а также задним числом воцерковить гонителей. Сказки об облете Москвы с Тихвинской иконой, о покаявшемся Сталине и т.п. навязывались и навязываются псевдопатриотической публицистикой. А опровержение таких мифов рассматривается в необразованных кругах как «национальное предательство».
Но работать нужно. Несмотря ни на что, то в одном, то в другом месте удается найти важные материалы. Засекретить абсолютно все невозможно, и открытия совершаются до сих пор. Конечно, мы ужаснемся, когда архивы будут вновь рассекречены. Но тем не менее работать с новым материалом будет намного легче, потому что база для будущих исследований будет уже готова.
- Что бы вы посоветовали тем абитуриентам, которые думают о поступлении в магистратуру и выбирают тему, над которой им предстоит работать? Какие темы кажутся вам наиболее интересными или недостаточно изученными, - и при этом доступными для изучения в данный момент?
- Тема изучения истории ХХ века бескрайняя, церковной истории это тоже касается. Изучение методов атеистической работы и противостояния ей Церкви представляется перспективным.
Отмечу, что База данных ПСТГУ «За Христа пострадавшие» сейчас является одной из немногих, где размещены данные о пострадавших. Я обращаю внимание на то, что нигде, кроме религиозных объединений так активно не занимаются выяснением правды о пострадавших.
Страшные репрессии коснулись, например, крестьянства, армии, научных, писательских сообществ. Но ни современная армия, ни крестьянство, ни союзы писателей, одним словом, ни один из социальных слоев не организован настолько, чтобы вести последовательную работу по выяснению судеб пострадавших. Как правило, трагедию ХХ века изучают лишь отдельные исследователи. А вот Церковь, как монолитная структура, где к тому же с древности почитаются мученики, имеет возможность комплексно изучать тему репрессий. Таким образом, Церковь находится сейчас в авангарде выявления правды.
Также, как мне представляется, у нас мало занимаются периодом после 1960-х годов. База данных ПСТГУ включает только тех, кто стал жертвой репрессий до 1953 года. Но на самом деле и в последующие годы было немало пострадавших за веру. Русский правозащитник и узник брежневских лагерей Юрий Сергеевич Белов подсчитал, что в 1960-е годы в одних только Мордовских лагерях и во Владимирской тюрьме побывало более 120 священников. Страшно представить, сколько страдальцев за веру находилось в заключении по всей стране. А ведь была еще и карательная психиатрия. Прошедшие через такие «лечебницы» вспоминали, что в них было намного страшнее, чем в тюрьмах и лагерях. Жалобы из психиатрических клиник не принимались, можно было как угодно издеваться над людьми, зная, что их никто не услышит. Неизвестен был срок пребывания в этих псевдобольницах, а некоторых садистов в белых халатах, как например, Д.Р. Лунца, вообще следовало бы отдать под суд. Неслучайно, А.И. Солженицын называл карательную психиатрию аналогом нацистских газовых камер.
Так что нашим магистрантам и аспирантам я бы посоветовал разыскивать имена пострадавших в этот период. Даже в периодической печати можно находить зацепки, еще живы те, кто помнит эти репрессии. Например, всего несколько лет назад умер известный архимандрит Амвросий (Юрасов). Немногие знают, что в начале 1980-х годов он преследовался властями и скрывался в горах Кавказа. Так что найти можно немало. Напомню, что, когда в 1990-е годы создавалась База данных «За Христа пострадавшие», некоторые скептики уверяли, что найдется лишь несколько десятков имен, однако прошло время и сейчас в базе уже более 35 тысяч имен пострадавших. То же самое будет и с пострадавшими после 1953 года. Работу надо начинать и чем раньше мы ее начнем, тем лучше.
- Наша магистратура может привлечь абитуриентов из разных регионов, – их исследованиям не помешает то, что они находятся не в Москве?
- Главное - желание учиться, познавать новое, искать правду и двигать науку вперед. Тогда уже не так важно, где человек живет. На региональном уровне можно найти многое. Есть исследователи, которые являясь сотрудниками нашего университета, живут достаточно далеко от Москвы и при этом находят интереснейшие материалы, издают книги и защищают диссертации. Ведь далеко не все сосредоточено в столице, масса архивных материалов дожидается своего часа в разных регионах. Приведу такой пример. До сих пор доподлинно неизвестны последние часы жизни архиепископа Омского Сильвестра (Ольшевского), чья жизнь оборвалась в 1920 году. Он причислен к лику святых, но до сих пор не установлено, умер ли он в ожидании показательного судебного процесса или был убит чекистами. На святость архипастыря факт не влияет, но все же узнать правду необходимо. В самом Омске документов нет, говорят, их вывезли в Новосибирск. Сами понимаете, что у московских и даже омских историков нет возможности часто ездить в этот город. Так что в данном случае надежда на исследователей из Новосибирска. Лучше, чем они, с задачей не справится никто. А результат будет иметь не региональное, а общецерковное значение. Подобных примеров немало.
Из региональных исследований и складывается общая церковная история – настоящая, а не приглаженная.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:
«У человека часто бывает прямолинейное представление об истории»
Доктор исторических наук, преподаватель ИДО ПСТГУ Андрей Александрович Кострюков о своем выборе профессии и проблемных вопросах церковной истории. Читать далее »
«Нужно преодолеть наивность, но не потерять веру»
Иеромонах Иоанн (Гуайта) - о важности изучения церковной истории и своем курсе в Институте дистанционного образования ПСТГУ. Читать далее »