Преподаватели

Интервью с Татьяной Владимировной Меланиной, ведущим сотрудником ИДО, заведующей кафедрой новых технологий в гуманитарном образовании — часть первая

Татьяна Владимировна, расскажите о Вашей прежней профессии?

— Я инженер-системотехник и училась в отраслевом вузе, где готовили специалистов узкой специализации – инженеров для гражданской авиации. Но в 1992 году, когда я выпускалась, отменили распределение. Искать работу нам пришлось самостоятельно, и я устроилась в Центр программных исследований РАН. Это была небольшая научно-техническая, но достаточно широкопрофильная организация, координирующая несколько крупных военно-промышленных предприятий. В 90-х годах она преимущественно переориентировалась на автоматическую и пилотируемую космонавтику. Там я проработала 11 лет, и этот опыт оказался очень важен, в том числе и для нынешней моей деятельности. Мне довелось работать с людьми, которые реализовывали крупные оборонные проекты научно-технического плана. Мой основной начальник и научный руководитель моей диссертации, оказавший на меня большое влияние, был одним из создателей советской системы предупреждения о ракетном нападении. Сопоставляя его воспоминания и воспоминания других сотрудников нашего отдела, я начала понимать, как делаются большие проекты, чего они требуют от человека. Работа этих людей была нацелена прежде всего не на добывание каких-то материальных благ – основной целью их жизни было сделать нечто существенное не для себя, а для страны. И это были не громкие слова, не лозунги, хотя, может быть, люди даже не отдавали себе в этом отчета.

Кроме того, мои коллеги были военными учеными, и от них я переняла убежденность, которую осознала уже позже: наука не должна существовать только ради себя самой, обслуживать любопытство исследователей. Наука ради науки, если она не затрагивает какие-то жизненно-важные человеческие интересы, фактически превращается в хобби, вырождается.

Но считается, что прикладная наука не может развиваться без фундаментальной?

— Это так, но работа в Центре программных исследований привела меня к убеждению, что фундаментальная наука все равно инициируется важными человеческими потребностями. Да, прикладная и фундаментальная науки подпитывают друг друга, они не могут существовать друг без друга. Что первично, в каждом конкретном случае, наверное, определяется условиями: может быть, открытие возникает случайно, но если в прикладной области не найдется человека, который сообразит, куда это открытие пристроить, то оно просто исчезнет.

При этом «чистый» администратор может не в полной мере оценить нужность и важность какого-то открытия, а ученый не всегда может организовать продвижение проекта. Людей, совмещающих организационные и научные таланты, то есть владеющих кругозором настоящего ученого и при этом способных организовывать чужую деятельность для решения сложной задачи, очень мало. Но именно такие люди и стояли как правило во главе успешных масштабных проектов. Такими были наш директор, член-корреспондент РАН (ему сейчас около 90 лет, но он по-прежнему руководит), и мой уже покойный начальник. Эти люди даже жертвовали научными интересами ради дела, которым занимались. У моего начальника, например, было много публикаций, связанных с прикладными вопросами – с космической баллистикой, управлением беспилотными летательными аппаратами и т.п. Но к концу жизни он написал несколько научно-философских книг, связанных с происхождением вселенной, – очевидно, эти вопросы его интересовали всю жизнь, но он их откладывал, чтобы заниматься тем, что требовалось для его работы.

Судя по Вашему опыту, Вам должен быть близок вопрос о взаимоотношении науки и религии?

— Как ни странно, для меня такого вопроса никогда не существовало. Я воцерковилась в 30 лет, достаточно быстро – в течение года или двух, причем после подготовки диссертации, связанной с космической физикой, с магнитосферой (я изучала воздействие околоземной плазмы на космическую технику, способы защиты от этих воздействий). Но, придя к вере от воинствующего атеизма, полностью поменяв минус на плюс, я всегда чувствовала: все, чем я занималась на основной работе, только подтверждало мою веру. Картина мира, которую я изучала, была настолько разумной, слаженной, красивой, и казалась лишь подтверждением того, что мир – творение высочайшего разума, который обо всем позаботился.

Вскоре после моего воцерковления внезапно умер начальник, к которому я была очень привязана. В тот момент мне уже хотелось как-то послужить Церкви, я искала себе приложения, но ничего кроме чтения на будничных службах не находилось. Мой муж тогда пошел учиться на только появившиеся дистанционные курсы при ПСТГУ, на второй набор программы «Основы Православия», и привлек меня к учебе. К моменту воцерковления я имела возможность практически каждый день бывать на службе, слушала проповеди, много читала, и сомневалась, что на курсах меня могут еще чему-то научить. Но, уступив уговорам мужа, я начала заниматься со второго модуля программы, «Нового Завета», и неожиданно для себя обнаружила, что качество преподавания очень высокое, а мои хаотичные знания в течение трех месяцев систематизировались в академическом ключе. Мне понравилась системная подача материала и то, как его изучение повлияло на меня. Поэтому я пошла учиться на программу «Теология», которая тогда продолжалась 4,5 года, в ее первый набор.

Как учеба в ПСТГУ превратилась в работу?

— Модуль «Ветхий Завет» у нас вел отец Геннадий Егоров, тогда он был деканом факультета дополнительного образования (ФДО). Я при знакомстве упомянула о том, где работаю, и о желании сменить род деятельности. К тому времени меня уже ничего сильно не связывало со старой работой, особых обязательств не было, кроме двух контрактов, которые через год должны были закрыться. И когда в 2005 году отец Геннадий предложил перейти к нему на должность начальника отделения интернет-обучения, входившего тогда в состав ФДО, – я ушла.

Процесс дистанционного образования в ПСТГУ тогда только зарождался: в дополнение к заочной и очно-заочной форме обучения по программе профпереподготовки «Теология» создавался вариант полностью дистанционного обучения на ней. Отец Геннадий сделал первый модуль «Ветхий Завет», еще была дисциплина «Православное вероучение» (сейчас она называется «Догматическое богословие», ее до сих пор преподает Иван Иванович Улитчев) и «Новый Завет» Юлии Владимировны Серебряковой. Одновременно делались дистанционные программы по введению в Литургическое Предание, церковно-славянскому языку, иконоведению, Уставу и гимнографии.

Но я больше занималась не содержанием программ и дисциплин, а организацией учебной работы – общением со слушателями, инспекторами. Я до этого никогда не работала в высшем образовании, но мне очень помог муж. Он много лет преподавал, был деканом в коммерческом вузе, заведовал институтом повышения квалификации и профессиональной переподготовки. Наше отделение интернет-обучения создавалось по его советам: ориентируясь на его рекомендации, я моделировала работу с документами, выстраивала процесс обучения. Очень помогло и мое основное образование – специальностью моей были электронно-вычислительные машины.

Через несколько лет я перешла на должность заместителя декана ФДО по учебной работе. Меня сменила Оксана Николаевна Шевченко, которая блестяще завершила работу по созданию общей системы организации дистанционного обучения на факультете, выстроив процесс итоговой аттестации для дистанционных программ. Я же стала заниматься не только дистанционным, но и вечерним, и заочным образованием. Когда отец Геннадий стал проректором по учебной работе ПСТГУ, я перешла на должность начальника учебного отдела ПСТГУ, потом стала начальником учебно-методического управления. А потом вслед за отцом Геннадием вернулась к дистанционному образованию.

Что для Вас было самым сложным в новой сфере?

— То, что называется менеджментом. На предыдущем месте я работала преимущественно самостоятельно, не имела подчиненных, и даже когда у меня появилась лаборатория, я не успела должным образом на личном опыте вникнуть в то, как нужно руководить чужой деятельностью. Здесь же мне пришлось не просто придумывать схемы работы, но и согласовывать эти схемы с возможностями и интересами людей, которым предстояло их реализовывать.

Порой кажется, что проще все сделать самой, чем объяснять другим, но сейчас я уже понимаю: это ошибочный путь, не дающий возможности для развития. К счастью, в тот момент я находилась в условиях, когда просто не могла все сделать сама, – другие люди умели делать то, о чем я не имела представления, а мне нужно было организовать и согласовать их работу.

Переходя в ПСТГУ, я думала, что полностью поменяла жизнь, отказавшись от прежнего опыта. Но лет пять спустя я осознала, что очень много забрала со своего старого места: отношение к работе, управленческие навыки, способы раскладывать задачи на составляющие – тот самый метод проектов. Я, как герой Мольера, и не знала, что говорю прозой, а оказалось, что я владею методом руководства проектами.

— Кроме опыта управления у Вас есть и опыт разработки дистанционных курсов. Как он появился?

— Я пришла в преподавание, уже имея опыт дистанционного учащегося. Среди предметов, которые я сама прошла, была «Святоотеческая письменность», и у меня осталось некоторое разочарование о этого курса, но прежде чем критиковать, мне захотелось попробовать построить курс иначе и посмотреть, получится ли это. Я опиралась на классический тематический план патрологии, но поменяла концепцию курса, чтобы дать возможность слушателям как можно больше читать святых отцов и понять, какими разными могут быть их писания. Хотелось, чтобы слушатели поняли: в святоотеческих творениях есть аскетика, нравственные рассуждения, богословские и так далее. Это разнообразие позволяет человеку обязательно найти что-то свое, тем более на разных этапах жизни может возникнуть нужда в разных текстах. Мне очень помог в этой работе заведующий кафедрой Теологии ФДО Петр Юрьевич Малков, это по большей части его курс, я выстраивала только формы работы с материалом.

В курсе сейчас почти нет научного богословия и патристики, он направлен именно на практическое применение и на отработку того, что слушатель уже узнал из догматики, Священного Писания – на реализацию этих знаний в жизни, опыте обычного человека, который спасается. В лекционном курсе такую цель реализовать достаточно сложно. Дистанционное обучение ценно как раз тем, что слушатель вынужден сам много читать и вникать в прочитанное. Одно дело – дать учебники, где рассказывается, о чем писал Максим Исповедник, а другое дело – какими-то заданиями стимулировать человека прочитать хотя бы небольшой отрывок из Максима Исповедника.

Любую дисциплину можно переформатировать для дистанционного обучения?

— Для гуманитарных дисциплин в дистанционном обучении просто нужны иные методы. Теряет смысл лекционная подача материала, и именно этим дистанционное обучение сильно выигрывает относительно очного. Здесь можно не предлагать учащимся готовое изложение материала, а выстроить их работу так, чтобы они сами сформировали у себя в голове какую-то картину. Конечно, порой требуется учебник, вводные тексты, расставляющие приоритеты. Но если дисциплина имеет дело с первоисточниками, можно сделать то, что трудно реализовать в обычной аудитории. Странно тратить очное занятие на то, чтобы раздать слушателям листы с текстами и сказать «читайте, а потом обсудим». Такие задания студентам-очникам даются на дом. У нас же основное время занимает именно самостоятельная работа.

Наш опыт достаточно узок, ведь мы занимаемся только гуманитарными дисциплинами, но, на мой взгляд, техническое образования тоже можно сделать дистанционным. Разве что за исключением дисциплин, где обязательно необходим динамический обмен информацией, вроде программирования – ты составляешь алгоритм, а опытный преподаватель прямо в процессе тебя поправляет. При очном контакте такое взаимодействие реализовать проще, хотя, пожалуй, и дистанционно это возможно: существуют общие рабочие столы и другие подобные инструменты.

Конечно, есть вещи, которые не сделаешь дистанционно. Например, мы пытались создать программу для регентов и певчих, и опытные регенты пришли к выводу, что можно дистанционно научить всему кроме постановки руки. Не всегда можно объяснить, как должна двигаться рука, кисть, можно только брать человека за руку и «ставить» ее. Но и тут оказалось, что чаще проблемы связаны с техническими возможностями: через вебинар можно петь на два голоса, а вот на четыре голоса уже не получается – происходит небольшое рассогласование во времени. Техника пока еще не до всего дошла.

В целом же, может быть, опосредованное взаимодействие кажется нам ущербным, потому что мы с детства привыкли использовать для социализации аудио-визуальный канал. Но отсутствие этого канала не делает нашу социализацию невозможной – просто нужно задействовать другие каналы. Сейчас мы меньше письменно излагаем свою речь, меньше этому научены. Один из наших преподавателей когда-то сказал мне, что категорически не приемлет смайлы в переписке, потому что любую эмоцию, чувство можно передать в письменном виде словами. Действительно, письменное общение может быть эмоционально насыщенным, и не терять при этом академического стиля.

Во второй части интервью читайте о дистанционной магистратуре по теологии, особенностях учебы и преподавания в дистанционном формате