Преподаватели

Интервью с доктором исторических наук, ведущим научным сотрудником Научно- исследовательского отдела новейшей истории РПЦ, доцентом кафедры истории РПЦ ПСТГУ, преподавателем ИДО Андреем Александровичем Кострюковым.

Андрей Александрович, когда Вы решили заниматься церковной историей?

– С детства. Когда я получил учебники за четвертый класс, то книгу по истории прочитал от начала до конца за один день. К большому сожалению, наша школьная историческая программа, кажется, была направлена на то, чтобы отбить у ребенка интерес к этому предмету. Однако я своей любви не растерял. А в годы моей юности – конец 1980 – начало 1990-х – книги перестали быть дефицитом, газеты были полны новыми материалами. Исчезали одни «черные дыры» истории, появлялись новые. Вот тогда, наверное, любовь вспыхнула с новой силой.

Но появился у истории и конкурент – религиоведение. В библиотеке я наткнулся на подшивку журналов «Наука и религия» и на протяжении нескольких лет не пропускал ни одного нового номера. Это был уже не атеистический журнал советской эпохи, а философское, религиоведческое издание, где достаточно взвешенно говорилось о Боге, о вере, о смысле нашего мира. Однако и эзотерики там было немало. Признаюсь, после атеистического детства все это было очень интересно. Но вот в одном из номеров журнала была опубликована маленькая статья о православном взгляде на уфологию. Это была статья иеромонаха Серафима (Роуза), где говорилось о подлинной, антихристианской сущности того, чем увлекались жители постсоветской России. Отец Серафим лишь вскользь сказал о православном предании, о житиях, которые были прежде совершенно неизвестны. А я и предположить не мог, что существует такое сокровище! Сейчас понимаю, что прочтение той бесхитростной, но мудрой статьи было переломным моментом.

Потом в армии я прочитал и Библию, и некоторых святых отцов. Я уже не сомневался в необходимости получить богословское образование. Понять, куда направить свои силы, было непросто, нравились и богословские дисциплины, и церковная история. Наверное, эта двойственность выразилась в выборе темы первой диссертации – хотя писал ее на кафедре Пастырского богословия, работа получилась скорее историческая.

Ваша диссертация была посвящена истории военного духовенства перед революцией 1917 года. Почему именно эта тема Вас заинтересовала?

– Защищался я в Московской духовной академии, а там можно было брать только предложенные темы. Выдвигать свою тему – значит получить очередную головную боль. Но тема военного духовенства показалась очень живой и малоисследованной. Я уже был знаком с мемуарами главы военного духовенства протопресвитера Георгия Шавельского, с некоторыми другими работами и как-то сразу понял, что общепринятый подход к теме – не более чем штамп. Мы всё воспринимаем как картинку и история военного духовенства не исключение: вот священник ведет воинов в атаку вместо убитого командира, вот воодушевляет воинов проповедью. Но почему тогда духовенство не воспрепятствовало разложению армии в 1917 году, почему солдаты дезертировали, а кто-то поддержал революцию? На самом деле проблемы были и в обществе, и в армии, и в среде самих военных пастырей.

Внешне казалось, что все благочестиво, все идеально. Но так могло показаться только на первый взгляд. Например, на корабле полагалось служить всенощную, но устав отводил на нее всего один час. Да и невозможно было служить в трюме больше часа из-за духоты. Корабельный священник начинал сокращать службу, часто неразумно. К сокращениям привыкли. Когда новоназначенный на корабль иеромонах (впоследствии архиепископ) Зиновий (Дроздов) отслужил всенощную под двунадесятый праздник за час, то услышал от офицеров нарекания – «Вы служите по-монастырски, у нас самое большее служат полчаса».

Военным пастырям приходилось сталкиваться и с псевдоинтеллигентским неверием офицеров, обрядоверием и непониманием основ христианства у нижних чинов – вчерашних крестьян. А к этому надо прибавить и катастрофическую нехватку военных священников в годы Первой мировой войны, и бюрократическую систему, тормозившую инициативы и необходимые реформы.

Так что по мере работы над диссертацией открывались все новые и новые пласты этой проблемы.

А как Вы попали в ПСТГУ?

– С нашим университетом я связан давно и связь эта промыслительная. У меня была возможность поступить в Богословский институт (тогда он так назывался) в 1993 году, но я предпочел уехать в дальние края, поступил в Ставропольскую семинарию. А по окончании опять услышал совет одного мудрого человека – поступайте в Свято-Тихоновский! Учиться я любил, поступил и в ПСТБИ, и в МДА. В нашем университете увлекся трагедией русской эмиграции в ХХ века, это была тема и моего диплома, и моей светской диссертации. Тогда же начались и мои труды в ПСТГУ – сначала научные, а потом и преподавательские.

Вы сами учились на заочном отделении и можете сравнить – есть ли принципиальная разница между заочным и дистанционным форматом?

– Если человек хочет учиться, хочет узнавать что-то новое, нет значения, какое отделение он выберет, вечернее, дневное, заочное или дистанционное. Можно и дневной курс пройти и ничего не знать. По моим многолетним наблюдениям, на дистанционном обучении немало тех, кто не просто хочет получить диплом, но старается углублять знания, продолжать учебу.

Вы начали с очного преподавания, а сейчас ведете еще и дистанционный курс церковной истории на программе «Теология». Насколько сложно преподавать историю в дистанционном формате?

– Да, на богословском факультете я преподаю всю историю Русской Церкви, а дистанционный курс, который я веду последнее время, охватывает только ХХ век.

Проблему я вижу в том, что учащемуся дистанционной формы обучения приходится в течение месяца изучить то, что другие изучают в течение года. А учебное пособие для всех одно, достаточно объемная книга протоиерея Владислава Цыпина. Я нашел выход в написании нового учебника, где история ХХ века дана более сжато. Так что надеюсь, что учащимся станет легче.

Кроме того, в дистанционном формате очень полезны вебинары, которые близки к полноценному общению – учащиеся могут задавать вопросы. Такие вебинары превращаются в лекции. Некоторые вебинары проходят в виде опросов.

Еще важна правильная постановка вопросов в заданиях. Учащемуся нужно не просто знать, что происходило в тот или иной момент истории, но и понять, почему люди поступали так, а не иначе. ХХ век в этом отношении сложен. Например, к лику святых у нас причислены и те, кто согласился с компромиссной политикой митрополита Сергия (Страгородского), и те, кто от него отделился. Кто был прав, кто не прав – однозначного ответа быть не может. И нет оснований бояться этого, и в прошлые века и тысячелетия были споры между святыми, начиная с апостолов. Как сказано у апостола Павла, «надлежит быть и разногласиям между вами, чтобы открылись между вами искусные» (1 Кор. 11. 19).

Я стараюсь строить учебный процесс, не боясь проблемных вопросов. Ведь рано или поздно наши выпускники с ними столкнутся. Лучше, если «неудобные» вопросы мы обсудим заранее в кругу единомышленников. И тут возникает еще одна трудность.У человека часто слишком прямолинейное представление об истории – события представляются либо в черном, либо в белом цвете. Некоторых, например, ставит в тупик такой вопрос: Львовский собор 1946 года – наше поражение или победа? Некоторые недоумевают: что тут рассуждать, конечно, это победа, ведь мы присоединили к Церкви католиков-униатов! И забывают, что на самом деле очень многие присоединились тогда неискренне. А как иначе, если человека ставили перед выбором – «либо переход в православие, либо Сибирь». Идеолог присоединения протопресвитер Гавриил Костельник писал, что искренних приверженцев православия очень мало, что нельзя действовать такими методами. И что мы получили в результате? – Удар по Церкви на Украине в конце 1980 – начале 1990-х гг. Потому что вышедшее из подполья униатство видело врага не только в коммунистическом режиме, но и в православии. И это нельзя скрывать, в противном случае мы будем и дальше совершать такие печальные ошибки.

Вы – сотрудник научно-исследовательского отдела новейшей истории РПЦ. В чем заключается Ваша работа там?

– Наш научно-исследовательский отдел прикреплен к богословскому факультету. Направлений работы отдела много – ХХ век был богат на события. Задача сотрудников отдела – изучение гонений на Церковь, выявление документов и материалов, связанных с жизнью Новомучеников и исповедников Российских. Очень многое до сих пор засекречено, в том числе и некоторые дела 1918 года, взять следственное дело в архиве ФСБ – большая проблема. В начале 1990-х фонды действительно открывались, ставшая достоянием гласности правда шокировала. Например, только за период с 1934 по 1936 год население Советского Союза уменьшилось на 6 миллионов человек. А впереди был Большой террор 1937-1938 годов, последующие репрессии, послевоенный голод. А надо учитывать еще и то, что далеко не все смерти были учтены. Академик Д.С.Лихачев свидетельствует, что однажды в Москве без всяких судебных разбирательств просто собрали всех нищих и отправили в Соловецкий концлагерь. Смертность в лагерях – отдельный вопрос. В местах заключения часто заводили новые дела, в том числе и с расстрельными приговорами, к этому надо прибавить эпидемии, смерть от голода и невыносимых условий труда.

Но постепенно доступ в архивы затруднялся, в последние годы процесс закрытия фондов ускорился. Тем не менее, нашим отделом выявлено около 40 тысяч имен пострадавших за Христа, причем речь идет только о православных христианах, без учета обновленческого раскола и инославных. Имена пострадавших за веру входят в Базу данных «За Христа пострадавшие». Процесс выявления имен идет и дальше.

Еще одно направление исследований – расколы, которые провоцировались ОГПУ-НКВД для ослабления Церкви. А эмиграция? Сколько наших соотечественников покинуло родину в 1918 – 1920 годах, в годы войны? Миллионы человек – это можно сказать смело. Лично я все происходившее в стране считаю геноцидом, который должен быть безоговорочно осужден.

А почему Вы стали заниматься епископом Серафимом (Соболевым)?

– Имя святителя Серафима, управлявшего русскими приходами в Болгарии, мне было известно давно. Однако специально изучать жизнь владыки я не планировал. Все изменилось в 2006 – 2007 году, когда подворье Московского Патриархата в Софии подало документы на его канонизацию. Болгарам и нашим соотечественникам в Болгарии казалось, что проблем не будет – почитание архипастыря в этой стране массовое, список чудес по его молитвам увеличивается постоянно. Но при подаче материалов были допущены процедурные нарушения, например, не было даже жизнеописания владыки. К тому же необходимо было удостовериться, что святитель не входил в отношения со спецслужбами – ведь последние годы его жизни – с 1944 по 1950 прошли при коммунистическом режиме. Исследовать жизненный путь владыки, его богословие, составить жизнеописание – все это было поручено мне. Я сел за изучение документов, писем, воспоминаний и постепенно втянулся в эту работу. Огромную помощь оказали наши представители в Болгарии, сначала архимандрит Исидор (Минаев), затем архимандрит Филипп (Васильцев). Удалось застать в живых тех, кто хорошо помнил архипастыря, поработать в болгарских архивах. Результатом трудов стали книги об архиепископе Серафиме.

Тщательная подготовка к канонизации святителя была необходима. К большому сожалению, в 1990-е годы болгарские старостильники навязывали представление о владыке, как о ретрограде и обскуранте. Ссылаясь на выступления святителя против экуменизма и нового календаря, эти люди оправдывали свое отпадение от Церкви и посмертно причисляли архиепископа Серафима к своему лагерю.

На самом деле, обличая церковный модернизм, экуменизм и новый календарь, святитель Серафим никогда не пошел бы на разрыв с Церковью. Он допускал контакты с инославными, богословский диалог, участвовал в Архиерейских Соборах, разрешавших сослужение с клириками Церквей, перешедших на новый календарь. Все это обязательно нужно было прояснить и оговорить перед церковным прославлением этого великого святого.

Вы написали ряд книг, посвященных владыке Серафиму, Русской Зарубежной Церкви. Над чем было сложнее работать?

– Некоторые книги пишутся легко, некоторые с трудом, годами. Книги про владыку Серафима были написаны очень быстро. Сложнее с исследованиями по истории Русской Зарубежной Церкви. Здесь приходится разбираться во всех конфликтных ситуациях, в тонкостях взаимоотношений, высчитывать последовательность событий чуть ли не до часов.

В советские и первые постсоветские годы история Зарубежной Церкви была представлена схематично. Например, высказался патриарх Тихон против нее в мае 1922 году, но Зарубежная Церковь продолжила существование, следовательно, она неканонична. А на самом деле, если рассмотреть контекст, история выглядит по-другому. Во-первых, на патриарха оказывалось давление. Во-вторых, на момент появления патриаршего указа Российской Церкви формально не существовало – советское государство признавало таковой обновленческий раскол. Неудивительно, что в эмиграции считали необходимым сохранить свою структуру на случай, если Церковь на родине будет уничтожена. Очень важно постараться взглянуть на проблему глазами человека того времени. Без этого мы многого не поймем и останемся в плену навязанных нам шаблонов.

Или другой штамп, созданный советской пропагандой – поддержка Русской Зарубежной Церковью гитлеровской Германии. На самом деле в Зарубежной Церкви были те, кто поддержал Германию, рассчитывая, что немцы освободят Россию от большевиков и уйдут, но были и те, кто занял прямо противоположную позицию. Но позиция Церкви выражается все-таки в соборных и синодальных постановлениях. Ничего подобного в Русской Зарубежной Церкви не было. Ее глава митрополит Анастасий (Грибановский), несмотря на давление, так и не издал послание русскому народу с призывом выступить на стороне Германии.

Иногда в литературе по церковной истории стараются сосредоточиться на «положительной стороне», подвигах святых, и заметен перебор в сторону «житийности». В других случаях концентрируются на проблемных сторонах церковной жизни, конфликтах, интригах. На Ваш взгляд, каким должен быть подход к истории?

– Должен быть «царский путь» – золотая середина. Нельзя впадать в елейность, нельзя скрывать проблемы. Все равно человек рано или поздно узнает об этих проблемах, но источником может стать враждебный для Церкви ресурс. Поэтому замалчивать правду – значит дискредитировать историческую науку.

Еще одна проблема – выдумывание псевдоправославных преданий. Как-то на день Тихвинской иконы Божией Матери был в храме, священник в проповеди рассказывал о полетах с Тихвинской иконой вокруг Москвы во время войны. Но ведь это вымысел. И не проще было бы прочитать у святителя Димитрия Ростовского рассказ об этой иконе – сколько было подлинных, а не мнимых чудес, связанных с этой иконой!

Но, к сожалению, любовь к сомнительным легендам нередко перевешивает. По этому поводу есть блестящие слова у Ю.М.Лотмана: «Интерес к истории пробудился, а навыки исторического исследования порой утеряны, документы забыты, старые исторические концепции не удовлетворяют, а новых нет. И тут лукавую помощь предлагают привычные приемы: выдумываются утопии, создаются условные конструкции – но уже не будущего, а прошлого. Рождается квазиисторическая литература, которая особенно притягательна для массового сознания, потому что замещает трудную, непонятную, не поддающуюся единому истолкованию реальность легко усваиваемыми мифами». Считаю, что эти слова очень актуальны сейчас, причем относятся они и к околоцерковной литературе.

Но с другой стороны опасно и впадать в критиканство. Нужно помнить, что «нет человека, который не согрешил бы» (2 Пар. 6. 36). Недостатки, ошибки, грехи тех или иных личностей – все это, как говорил отец Валентин Свенцицкий, «не грехи Церкви, а грехи их против Церкви». И наконец, как бы мы ни рассматривали историю – мы никогда не уйдем от факта, что святые были во все века. И ХХ век не исключение – помимо мучеников было огромное число святителей, преподобных, праведных, блаженных. И о них надо писать обязательно.

Всегда ли можно дать точную характеристику событиям прошлого? Разные историки и публицисты используют одни и те же факты, но подбирают и интерпретируют их по-разному и получаются совершенно разные взгляды на историю Церкви, на революцию…

– Отличие публицистики от исторической науки как раз в том, чтобы использовать не все факты, а лишь те, что выгодны для подтверждения своей точки зрения. В этом нет ничего страшного до тех пор, пока подобные приемы не начинают использовать историки. Существует масса исторических сюжетов, в которых уже давно можно поставить точку, так как все уже давно выяснено. Но не всем это нравится, и тогда начинаются новые интерпретации. «Невыгодные» факты игнорируются, а свидетельства дискредитируются. Пишется ложная версия истории. Ну а когда в дело вмешивается государственная политика, то ситуация становится совсем плачевной. Псевдопатриотические, «политически выгодные» версии событий начинают навязываться через СМИ. Ну а кончается это всегда одинаково – истина рано или поздно выходит наружу и бьет, прежде всего, по государству.

Другое дело, что в истории есть вопросы, ответить на которые мы не можем, например, из-за недоступности документов. Тогда интерпретации возможны, и в таких случаях лучше избегать окончательных оценок и выводов.

Задача преподавателя не скрывать таких белых пятен, а наоборот, стараться заинтересовать учащегося.  А если это удастся, то человек может потом и сам продолжить исследование. Вот в чем я вижу смысл обучения.